|
|
АЛЕКСАНДР ДОЛИН
ИСТОРИЯ НОВОЙ ЯПОНСКОЙ ПОЭЗИИ В ОЧЕРКАХ И ЛИТЕРАТУРНЫХ ПОРТРЕТАХ
(11)
ПОСЛЕВОЕННОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ ТАНКА
Возрождение танка началось сразу же по окончании войны. Возобновил свою деятельность закрывшийся в 1944 году журнал «Арараги». Группа молодых романтиков в 1947 году попыталась воскресить «Мёдзё». Развернувшееся в послевоенные годы Движение демократической поэзии (минсюсюги си ундо), приобщившее к танка и хайку широкие массы рабочих, служащих и даже крестьян, привело к размыванию канона и явному снижению качества поэзии обоих древних жанров. Профессиональная поэзия буквально утонула в лавине любительской продукции, для которой тематические, лексические и метрические ограничения уже были не важны. Ответной реакцией истинных ценителей и знатоков танка стал резкий крен в архаику. В результате наметился кризис жанра, во многом сходный с тем, что имел место в первые годы после революции Мэйдзи.
Один из поэтов послевоенного поколения Окаи Такаси выразил общие опасения своих собратьев по перу: «Наши усилия обогатить поэтический словарь, отбирая слова из современного японского языка, необходимы, как мне кажется, чтобы современные танка были поистине современными. Но, с другой стороны, я уверен, что убеждение, будто японский, на котором мы говорим, может служить как он есть языком танка, является недооценкой и заблуждением, которое представляет страшную угрозу для жизнеспособности жанра. Поэты из “народных масс” с энтузиазмом принимают ясность и простоту повседневной речи, но лексика такого рода, будучи использована в стихотворении, обнаруживает удивительную тенденцию: она теряет свою силу — возможно, потому, что слова эти взросли в лоне прозы».
Суровый приговор традиционным жанрам прозвучал в статье профессора киотоского университета Кувабара Такэо «Второстепенное искусство» («Дай ни гэйдзюцу», 1946). В ней автор делился с читателями результатами поучительного эксперимента. Своим коллегам по кафедре он роздал по пятнадцать анонимных стихотворений хайку, из которых десять принадлежало перу крупных поэтов Нового времени, а пять — перу дилетантов. Никто из опрошенных не сумел даже правильно рассортировать стихотворения на две части, из чего Кувабара сделал пессимистический вывод: критерии оценки хайку, а равно и танка, в наше время утрачены; все суждения выносятся только на основании репутации поэта и его литературного имени — а если так, то дальнейшее сочинение танка и хайку на потребу толпе просто лишено смысла.
Многие поэты и критики высказали полную солидарность с мнением профессора Кувабара. Об упадке и возможной гибели танка говорилось в конце 40-х — начале 50-х гг. в статьях маститого литературоведа Одагири Хидэо «Условия существования песни» («Ута-но дзёкэн»), критика Сираи Ёсими «Прощание с танка» («Танка э-но кэцубэцу») и «Проблема революции народного разума» («Миндзоку-но тисэй какумэй-но мондай»), известного поэта гэндайси Оно Тодзабуро «Рабский ритм» («Дорэй-но инрицу») и во многих других. Авторы этих работ, как и их предшественники в середине эпохи Мэйдзи, призывали решительно покончить с танка, поскольку жанр якобы полностью изжил себя, и перейти к более перспективной поэзии новых форм.
В ответ разразилась буря протеста. Один из лучших мастеров танка Кимата Осаму писал: «Мы будем пытаться преодолеть феодальную ограниченность мира танка и, опираясь на подъем послевоенной демократической литературы свершить революцию нашей поэзии». Другой признанный мэтр танка, Цутия Буммэй, урезонивал экстремистски настроенную оппозицию: «Я допускаю, что нынешние танка примитивны, но при всем том я далек от мысли, что литературный жанр, столь близкий к жизни народа, исчезнет навсегда. Я уверен, что он останется жить в обществе независимо от того, каким будет социальное устройство общества. Более того, я уверен, что танка, эта поэзия с незамысловатой основой, будет заполнять зияющие зазоры между коммерческой литературой и жизнью».
Несмотря на пессимистические прогнозы и категорические утверждения критиков о вырождении и гибели танка, звучавшие на протяжении всего XX в., этот древний жанр проявил удивительную живучесть. В послевоенные годы профессиональные танка вопреки ожиданиям постепенно вновь завоевали прочные позиции в послевоенном мире Японии. Поражение в войне и последовавшая затем американская оккупация заставили многих деятелей культуры искать опоры в классической традиции. Кризис моральных ценностей довоенной эпохи, крушение мифов о «богоизбранности расы Ямато» и ее цивилизаторской миссии по отношению к сопредельным народам породили болезненное тяготение к «вечным» ценностям, к духовным сокровищам нации, одним из которых бесспорно являлась поэзия танка с ее тысячелетним наследием.
Сразу же по окончании войны осенью 1945 г. оформилось «Всеяпонское общество поэтов танка» («Нихон кадзин кёкай»). В феврале 1946 г. оно начало выпускать журнал «Народные танка» («Дзиммин танка»). Ядро общества составили бывшие члены довоенного кружка и соответствующей редколлегии журнала «Обозрение танка» («Танка хёрон») во главе с Ватанабэ Дзюндзо. В своих идейных устремлениях они отталкивались от теории «пролетарской литературы». Общество, выдвинув лозунг «За создание высокохудожественных танка, в основу которых положены жизненный опыт и чувства народных масс», стало впоследствии одним из зачинателей всенародного Движения демократической литературы.
Другое направление в послевоенной лирике открыло основанное в феврале 1946 г. «Новое объединение поэтов танка» («Син кадзин сюдан»). Его возглавили известные поэты: Кондо Ёсими, ученик и преемник Цутия Буммэй, и Мия Сюдзи, талантливый ученик Китахара Хакусю. Объединение не было оформлено как группа или кружок, то есть как традиционная «школа». Создание «Нового объединения поэтов танка» знаменовало переход от консервативной иерархической системы «школ» к свободному сообществу единомышленников. Рупором объединения стал журнал «Поэты танка новой Японии» («Син нихон кадзин» — что, впрочем, можно перевести и как «Новые японские поэты танка»). В деятельности объединения участвовали преимущественно авторы-интеллектуалы, стремившиеся в рамках классического жанра осмыслить и воспроизвести трагическую судьбу своего поколения. Это Такаясу Куниё, Кагава Сусуму, Маэда Тоору и многие другие поэты, чье творчество, при всем несходстве индивидуальностей, нередко сравнивается в японской критике с прозой «обманутого поколения» первой послевоенной волны. Все эти поэты определили магистральный путь развития танка на протяжении первых послевоенных десятилетий.
КОНДО ЁСИМИ
Кондо Ёсими (р. 1913), родившийся в семье банковского служащего в Корее, впервые попал в Японию в возрасте двенадцати лет, учился в Хиросиме, затем окончил Токийский технологический институт и начинал свой путь в поэзию как один из авторов «Арараги». Он получил назначение на работу в японскую фирму в Сеул, но вскоре последовал призыв в армию. Воевал в Китае, был ранен, заразился туберкулезом, но выжил и вернулся на родину. Горький опыт войны убедил его в необходимости писать гражданственную лирику, превращая слово в оружие гуманизма во имя улучшения общества.
«Глядя на окружающую нас действительность, мы должны представлять, какой она должна быть!» — утверждал поэт.
В поэзию Кондо Ёсими политика вторгается не менее властно, чем в творчество довоенных пролетарских писателей. Подавая пример сотням и тысячам своих последователей, он слагает стихи о Хиросиме, об угрозе атомной войны, о войне в Корее, протестует против японо-американского Договора безопасности, против войны во Вьетнаме. Политическая ангажированность составляет кредо его творчества и определяет лицо «Нового объединения поэтов танка». Страшный опыт прошлого проецируется в настоящее. Однако, в отличие от своих предшественников в 20–30-е годы, Кондо Ёсими, поэт рафинированной культуры и мощного интеллекта, не ограничивается идеологическими агитками и всегда стремится вместить в свои стихи рациональное начало:
ё ва агэси
сисо-но нака ни
маморикитэ
има косо сэнсо о
никуму кокоро ё
Когда весь мир метался
в идеологическом угаре,
я носил это в себе —
но теперь выплесну из сердца
мою ненависть к войне!
***
Я вырос в среде,
где религии не было места —
только культуре.
Во имя какой же веры
я должен сражаться на войне?..
Вынужденный ради пропитания работать на американской военной базе, он, не слишком симпатизируя марксизму, пишет себе в утешение:
Работаю с ними —
а говорим на разных языках.
От нечего делать
пойду, что ли, куплю
«Коммунистический манифест».
Впрочем, обилие социально-политических стихов в творчестве Кондо Ёсими и его единомышленников было скорее данью времени, чем истинному призванию, о чем свидетельствует пейзажная и любовная лирика поэта.
Совмещение гражданской лирики с интимной, поэзии протеста с поэзией дзэнской рефлексии служит приметой нового поколения.
В послевоенные годы идет решительное размежевание между гражданским, публицистическим направлением танка, уходящим корнями в Движение демократической литературы, а далее в пролетарскую поэзию 20–30-х гг. — с одной стороны, и «чистой лирикой» — с другой; хотя наиболее талантливые поэты стремились сохранить лирический пафос даже в самых откровенных образцах политической агитации. Можно сказать, что принципиальные различия между творчеством лучших послевоенных поэтов танка сводятся к количественной разнице. В стихах «левых» поэтов социально-политический компонент представлен большим количеством стихов, в стихах «чистых лириков» — меньшим.
МИЯ СЮДЗИ
Среди друзей поэт Мия Сюдзи (1912–1986) был известен как Мия Сюдзинович. Считалось, что это прозвище звучит по-русски. Прозвище он получил в основном за свою окладистую густую бороду, делавшую его в чем-то похожим на русского мужика. Борода была не причудой, а данью необходимости: из-за прогрессирующего ревматизма Мия Сюдзи едва мог шевелить пальцами, и ему было трудно бриться. Самому поэту прозвище нравилось, поскольку он был любителем и заядлым читателем русской литературы, в особенности поэзии Пушкина. Глубочайшее впечатление на юного Сюдзи произвел прочитанный в школьные годы перевод «Евгения Онегина». Он читал и перечитывал Пушкина, черпая вдохновение в образах русского барда. Много лет спустя он посвятил «Евгению Онегину» несколько прочувствованных стихотворений. Вот одно из них:
каси-но ха-но
ка-но хорэцу ё
акогарэтэ
вакаки хи ёмиси
«Эбугэни Онэгин»
Этих листьев дубовых
незабываемый дух!
Пленен мечтами,
в пору юности я читал
«Евгения Онегина»...
Мия Сюдзи (настоящее имя Мия Хадзимэ) родился в северной префектуре Ниигата в семье владельца небольшой книжной лавки. Окончив школу, он должен был помогать отцу, но в двадцать лет не выдержал и сбежал в Токио, где зарабатывал на жизнь развозом газет и случайными поручениями. Судьба была благосклонна к начинающему поэту: в 1933 году он был принят учеником к Китахара Хакусю, гранду японского поэтического мира, публиковался в его журнале «Тама», а спустя некоторое время стал литературным секретарем мэтра. Именно тогда Сюдзи впервые всерьез взялся за сочинительство. Однако поэтическая эйфория продлилась недолго: вероятно, устав исполнять функции писца при стареющем и постепенно слепнущем авторитарном гранде, Сюдзи уволился и поступил в сталелитейную компанию «Фудзи». В том же году его призвали в армию и отправили в Китай, где он провел четыре года войны. Демобилизовавшись по окончании службы, он в 1943 году вернулся в Японию и женился, но, как выяснилось, преждевременно, поскольку в 1945 году его снова призвали. Все годы, проведенные в армии, он втайне писал антивоенные стихи, которые были опубликованы уже в послевоенные годы.
Широкое признание пришло к Мия Сюдзи в 1946 году с выходом его сборника танка «Куриный выводок» («Гункэй»). Работая в сталелитейной компании, он терпел лишения и тяготы послевоенных лет, переосмысливая мир вместе со своим поколением — литераторами «первой послевоенной волны». Вскоре увидели свет новые книги поэта: «Позднее лето», «Японская элегия», «Песни многих ночей» и другие. В 1952 г. он стал одним из руководителей нового общества танка «Косумосу» («Космос») и редактором одноименного журнала.
С начала 60-х гг. Мия Сюдзи, продолжая публиковать один сборник за другим, становится одним из ведущих поэтов танка своего времени, признанным лидером неореалистического направления, и удостаивается многих литературных премий.
Поэзия Мия Сюдзи сложна и разнородна. Ее невозможно причислить к какому-либо направлению, течению, школе. Среди его танка есть прелестные романтические миниатюры:
хирума миси
кока-но акаки
хана-но иро о
акогарэ-но готоку
ёру омои ори
Тот багрянец цветов,
что днем довелось мне увидеть
на тутовых ветвях,
ночью снился мне, претворяясь
в романтическое стремленье...
***
За душой ни гроша,
но я запеваю песню
в морозной ночи —
все равно о жизни бедняцкой
рассказать мне некому нынче...
Рядом можно найти симпатичные бытовые зарисовки, сценки из жизни крестьянского двора:
Дружно шагает
из тенечка на солнцепек
выводок куриный —
равномерно переступая
всем великим множеством лапок...
Стихи военных лет — редкий пример сурового и мужественного реализма в поэзии танка, которая в то время была в основном устремлена на воспевание величия империи и прославление императора. Сюдзи, прошедший всю войну рядовым, пишет не о триумфах японского оружия, а о страшных фронтовых буднях:
Снаряды летят —
и кажется, будто бы каждый
направлен в меня.
Прикрывая очки своим телом,
я лежу в небольшом окопе...
***
Идем в атаку:
рукопашная, бой штыковой —
колют и режут.
То один, то другой беззвучно
наземь падают пехотинцы...
***
татакаи-но
санака сидзумору
токи аритэ
ниватори накэри
осоросики сабиси
Пора затишья
в бесконечной горячке боев.
В это мгновенье
прокричал в деревне петух —
что за грустный и страшный крик!..
Пронзительность и внутренняя сила этих военных зарисовок свидетеля и участника величайшей трагедии не знает себе равных в японской поэзии. Неудивительно, что поэт, прошедший войну, внимательно следил за политическими событиями послевоенных лет. Большой цикл его стихов острого социального звучания представляет собой комментарии к Токийскому процессу над военными преступниками, который передавался по радио:
оотоо ни
ёкуё хикуки
нихонго ё
тоё-но кураса о
аюми коси коэ
Вот звучит в ответ
чей-то чуть различимый голос —
японская речь:
голос из кромешного мрака
азиатчины беспросветной...
В дальнейшем Мия Сюдзи откликался в стихах на все основные события международной жизни: подавление национально-освободительного восстания в Венгрии, японо-американский Договор безопасности, Олимпийские игры 1964 года в Токио и т. д. Он считал своим гражданским долгом давать в стихах оценку происходящим в мире событиям, но скептически относился к общественным организациям и правительствам, веря только в силы и разум простого человека. «Все приказы отдаются теми, кого свершающиеся перемены нисколько не задевают, — писал поэт, — или, иначе говоря, теми, кто знает, что от этих перемен не пострадает, и впоследствии не испытывает ни сожаления, ни стыда за содеянное».
Гражданская позиция Мия Сюдзи отражает настроения интеллигенции в Японии первых послевоенных десятилетий, раздираемых социальными противоречиями. Однако в более поздних сборниках поэта Сюдзи преобладает ностальгическая лирика природы с философским подтекстом и постимпрессионистической окраской:
хана оэтэ
куроки ми таруру
химавари ва
онадзи сисэй ни
хитохи нива ни
Растеряв лепестки,
полный черными семенами,
неподвижно стоит
и в одну лишь сторону смотрит
день-деньской перезрелый подсолнух...
***
Под навесом в саду,
где ветер их мягко колышет,
в томной пурпурной мгле
то ласкаясь, то переплетаясь,
вьются гроздья лиловых глициний...
Затяжная неизлечимая болезнь, причинявшая тяжкие физические страдания, стала темой многих произведений поэта, в которых слышатся отголоски буддийского учения о непостоянстве мира мудзёкан.
сутарэтару
карада ёкотаэ
бива-но ки-но
фуруки отиба-но
готоки канасими
На постели лежу,
уже ни на что не пригоден.
О, какая печаль!
Тело будто бы лист пожухлый,
с мушмулы слетевший под ветром...
До конца своих дней Мия Сюдзи продолжал писать стихи, которые сочетали в себе классику и современность, прокладывая путь от раннего модерна в предвоенной лирике танка к поэзии конца XX века.
ИКЭДА СУМИЁСИ
Одним из талантливых представителей левого лагеря становится Икэда Сумиёси (1925–1996). Поэт родился в 1925 году, окончил после войны литературный факультет Токийского университета и всю сознательную жизнь проработал корреспондентом газеты «Асахи». Демократические убеждения Икэда нашли отражение как в его газетной публицистике, так и в гражданской лирике. Лауреат многих премий, он совмещает в поэзии лирические мотивы с публицистическими и находит множество поклонников журнально-публицистического стиля на протяжении 60–70-х гг. — в основном в кругу научно-технической интеллигенции, рабочих и служащих, озабоченных социальными проблемами. Ангажированность поэзии становится залогом ее успеха в период, когда все японское общество ощущает свою причастность к борьбе за лучшую жизнь (самоощущение, которое начисто улетучилось в современном японском обществе всеобщего процветания, гражданских свобод и классового мира). Повседневная ангажированность страстного публициста составляет основу поэтики Икэда и многих других поэтов «левого» лагеря:
Красные флаги
вымокли до черноты —
митинг рабочих
заключают лозунги,
лучшие лозунги в мире...
***
Спустили на воду
американский корабль.
Отплывает победно
в страну приписки
под звуки гимна...
Тысячи и тысячи подобных стихов были написаны в первые послевоенные десятилетия сотнями профессионалов и авторов из народа. Авторы искренне считали их высокой поэзией, критики всерьез анализировали их достоинства и присуждали литературные премии, читатели всерьез читали и одобряли. Нет нужды говорить, что сегодня они стали достоянием истории, навсегда оставшись приметами своей бурной эпохи. Но у того же Икэда Сумиёси можно найти и другие стихи, которые останутся надолго:
Над пожарищем
снова почки набухли,
как ни в чем не бывало —
белая бабочка
взмывает над склоном холма...
САТО САТАРО
Один из лучших лириков второй половины двадцатого века Сато Сатаро (1909–1987) родился и вырос в горной префектуре Мияги. Приехав шестнадцатилетним юнцом в поисках счастья и литературного успеха в Токио, он устроился поденщиком в знаменитую издательскую корпорацию «Иванами», где впоследствии проработал более двадцати лет. Через год Сатаро открыл для себя общество «Арараги» и начал понемногу публиковаться в одноименном журнале, усваивая теорию «отражения натуры».
Познакомившись с Сайто Мокити, Сатаро поступает в ученики к признанному мэтру поэзии сясэй и числится в учениках еще очень долго, не проявляя особой активности на литературном поприще. Со времени его вступления в «Арараги» до публикации первого поэтического сборника «Путь» («Ходо», 1940 г.) проходит почти пятнадцать лет. Его танка довоенного периода носят следы сильнейшего влияния поэтики Мокити, хотя в ней уже чувствуется индивидуальный почерк автора, тяготеющего к яркому параллелизму, экспрессивному контрапункту. Эта тенденция в творчестве Сатаро постепенно крепнет и разрастается, придавая его пятистишиям особую лирическую тональность:
курусимитэ
икицуцу орэ ба
бива-но хана
оваритэ фую-но
гохан то нари
Так тяжко жилось —
и вот мушмула отцветает.
Что ж, значит теперь
пойдут холода на убыль.
Половина зимы миновала...
***
цурэдзурэ-но
какару вабисиса
фую хи сасу
мити-но тооку ни
ину га нэтэ иру
Одиночества грусть
нахлынула вдруг от безделья —
солнцем озарена,
вдалеке посреди дороги
одинокая спит собака...
С особой тщательностью Сато Сатаро отделывает свои городские этюды, которые становятся классикой урбанистической лирики танка, сохраняя при этом все качества, присущие поэзии сясэй:
тикадо о
хито мурэтэ юку
оно-оно ва
юубэ-но юки ни
нурэси хито-но ка
По переходу
толпа снует под землею.
От вечернего снега
у людей намокла одежда.
Дух сырой над толпой витает...
***
таэма наку
нэон-но хоноо
тацу мити ни
тама-тама ину-но
аюму ва вабиси
Грустно видеть ее —
то туда пройдет, то сюда
в отблесках неона —
так и бродит себе по кварталу
бесприютная собачонка...
Послевоенные книги Сато Сатаро подтвердили его репутацию проникновенного лирика и виртуоза «отражения натуры», совмещающего классическую простоту с философской умудренностью и психологической глубиной образа:
фую-но хи-но
мэ ни мицуру уми
ару токи ва
хитоцу-но нами ни
уми ва какуруру
Перед взором моим
бескрайнее синее море
в этот зимний денек —
только вдруг все море сокрылось
за одной огромной волною...
***
урэи наку
вага хиби ва арэ
кобай-но
хана сугитэ ёри
футатаби фую ки
Грусти — не грусти,
но дни моей жизни проходят.
Вот так опадет
алый цвет, украсивший сливу —
и опять зима наступает...
МАЭКАВА САМИО
Любопытные страницы вписал в историю танка двадцатого века Маэкава Самио (1903–1990). Выходец из семьи богатого помещика, владельца обширных земельных угодий в префектуре Нара, он унаследовал огромное состояние, которое позволило не думать о нуждах насущных и целиком отдаться сложению танка. После окончания Токийского университета в середине 1920-х гг. Маэкава, начавший слагать пятистишия со школьной скамьи, активно сотрудничает в столичных поэтических журналах, участвует в новаторских объединениях поэтов танка и осваивает новые художественные методы и вырабатывает свой стиль, в котором благоговейное «отражение натуры» нередко смешивается с сюрреалистическим гротеском:
токонома ни
мацураэтэ ару
вага куби о
уцуцу наранэба
найтэ митэиси
Смотрю и плачу —
представляю, как эта картина
обращается в явь:
в нишу токонома положили
мою голову, как приношенье...
Однако с наступлением «периода мрака» в годы господства реакции игривое настроение покидает поэта и он почти полностью сосредотачивается на сочинении ура-патриотических стихов, восхваляющих богов Синто, императора и триумфы японского оружия на Тихом океане. Такого рода вирши, перемежающиеся с пейзажными зарисовками, заполняют его сборники военных лет: «Край Ямато» («Ямато»), «Облака Тэмпё» («Тэмпёун»), «Дивная Япония» («Ямато си уруваси»).
Националистическая эйфория после трагедии поражения и американской оккупации сменилась многолетней депрессией. К моральным страданиям добавились экономические трудности, поскольку все земельные владения рода Маэкава были конфискованы правительством и переданы фермерам в результате земельной реформы. Однако через несколько лет поэт все же нашел в себе силы переоценить прошлое, отречься от былых заблуждений и вернуться к сочинению танка.
мунэ-но ути
итидо кара ни ситэ
ано аоки
суйсэн-но ха о
цумэкомиси митаси
Как хотелось бы мне
однажды себя почистить —
душу опустошить
и наполнить зеленью свежей,
листьями нарциссов...
Его новые работы были высоко оценены критикой. Лауреат ряда литературных премий, незадолго перед смертью он был принят в японскую Академию искусств.
Поздние стихи Маэкава Самио варьируются от высокой лирики до пустяковых бытовых зарисовок, которые, впрочем, приобретают иное звучание, выстраиваясь в многолетний поэтический дневник:
Ну не дурень ли я?!
Вот отправил зонтик в починку —
вместо мастерской
написал для посыльного адрес
магазина велосипедов...
***
Крошки со стола
сметаю пучком синих перьев —
бывший хвост
от того фазана
что вчера был ощипан и съеден...
Взгляд поэта на мир неординарен и парадоксален. В его бытовой лирике явственно ощущается влияние эстетики хайку, в том числе и их юмористической разновидности, средневековых сэнрю, для которых особенно типично «перевернутое» восприятие действительности. В лучших своих произведениях Маэкава возвышается до подлинно дзэнского осмысления мгновений вечности:
кусабана-но
ниои митииру
хэйя нарэба
сукоси ханаякана
си о омоитари
Комната моя
вся наполнена благоуханьем
полевых цветов —
и подумалось мне о смерти,
что обличье свое приукрасит...
НАКАДЗЁ ФУМИКО
Образец мрачного экзистенциального психологического реализма являет собой поэзия Накадзё Фумико (1922–1954). Взяться за кисть поэтессу заставили в основном несчастья в личной жизни и тяжкий недуг — рак груди. Приобщившись к поэзии танка в первые послевоенные годы, Накадзё Фумико завоевала известность к концу жизни, в 1954 г., когда подборка ее стихов заняла первое место на всеяпонском конкурсе танка. Будущий нобелевский лауреат Кавабата Ясунари написал прочувствованное напутствие к ее стихам. Сборник «Утрата груди» («Тибуса сонсицу») вышел за несколько месяцев до смерти поэтессы. Второй сборник «Прообразы цветов» («Хана-но гэнкэй») был напечатан посмертно в 1955 году.
Танка Накадзё Фумико воссоздают картины ее безрадостных отношений с мужем-алкоголиком и наркоманом, ее пессимистический взгляд на детей, ее ужасные ощущения в связи с неизлечимой болезнью. Но в этом безысходном пессимизме, пропущенном через сознание молодой женщины, звучит «тихая и печальная мелодия человечности»:
Пачки снотворного,
разбросанные в спальне.
День за днем
мой муж спит здесь
в беспробудном кошмаре...
***
На руках
я держу ребенка,
плод моих скорбей —
эта тяжкая ноша,
которую ничем не измерить...
***
От бессонницы
ночь мне предлагает
жабу, черного пса,
утопленника
и прочее в том же роде...
Многие танка Накадзё Фумико были написаны в раковом корпусе, что сообщает им дополнительный психологический фон и усиливает символическое звучание образов.
САЙТО ФУМИ
Сайто Фуми (1909–2002) унаследовала ремесло поэта от своего отца, армейского генерала и признанного мастера вака Сайто Рю. Однако сказать, что она унаследовала от отца талант, было бы неверно, поскольку дарование Сайто Фуми неизмеримо значительнее по масштабу. Ее поэзия не вписывается в рамки традиционных школ и являет собой образец чисто женского философского лиризма в мире танка.
Фуми родилась в Токио, но годы детства провела на юге, в Кумамото, куда отца перевели по службе. Она рано начала писать стихи, присутствуя сначала как «маленькая хозяйка», а затем и как равноправная участница на поэтических вечерах, которые регулярно устраивал в своем доме генерал Сайто. Традиционное классическое образование и широчайшая эрудиция помогли ей легко влиться в литературную среду. В возрасте двадцати лет она опубликовала большую подборку стихов в антологии танка, вышедшей под редакцией отца, и после этого активно печаталась в поэтических журналах, альманахах и антологиях, но не спешила с публикацией авторских сборников. Первая книга Сайто Фуми «Песни росы» («Гёка»), отразившая в задумчивых романтических образах тревоги и радости предвоенного поколения, увидела свет лишь в 1940 году.
Между тем личная жизнь Фуми складывалась нелегко. В 1936 году отец был арестован по обвинению в соучастии военному мятежу молодых офицеров. С благополучным существованием большой состоятельной семьи было покончено навсегда. Во время войны пришлось уехать из горящего Токио с мужем и двумя детьми в горную префектуру Нагано и на несколько лет обосноваться там, зарабатывая на хлеб насущный. Однако Фуми ни на один день не прекращала писать. Тревоги и заботы военной поры отразились в ее сборнике «Куда улетает песня» («Ута-но юкуэ», 1953). В следующей книге «Таинственное селенье» («Мисса бураку», 1968) поэтесса обнаруживает новый взгляд на природу, в котором чувствуется влияние средневековой эстетики югэн — передачи сокровенного смысла бытия.
В семидесятые и восьмидесятые годы, вынужденная много лет ухаживать за больной, немощной матерью и парализованным мужем, Сайто Фуми упорно продолжает слагать стихи высокого лирического накала, получив за новые книги подряд несколько литературных премий. Среди ее основных работ десять томов танка, роман, книга эссе, руководство по написанию вака.
Поэтику Сайто Фуми отличает умение «видеть невидимое и слышать неслышимое», передавать на словах голоса природы:
нэнрин ни
фукаку куину
муси мо итэ
кодати-но карэру
яма-но сидзукэса
Жуки-древоточцы
вгрызаются в глубину
возрастных колец дерев —
иссохшая роща застыла
посреди безмолвия гор...
***
хоробитару
вага уцусэми о
омоу токи
кураями тооку
нагарэ но ото су
Задумываюсь:
что станется с бренною плотью,
когда я умру?
Издалека во мраке
доносится шум потока...
Сайто Фуми не признавала широко распространенной концепции «отражения натуры», которую пропагандировали как до войны, так и после наследники Масаока Сики. Она шла в поэзии своим путем, сочетая глубинный реализм образов с метафорическим осмыслением мира:
Что ж, приходится жить
в этом мире, где грубая сила
предстает Красотой —
напеваю с утра до ночи
лишь одни колыбельные песни...
***
Вот белый заяц,
что спустился с заснеженных гор,
в нашу долину,
бездыханной тушкой лежит —
широко открыты глаза...
***
Сыпет и сыпет —
бесконечно копится снег
в чаше озерной —
и таится где-то под ним
мглистый темно-зеленый мир...
ЦУКАМОТО КУНИО
В плеяде поэтов-модернистов послевоенной волны Цукамото Кунио (р. 1922) занимает особое место. Его дебютный сборник танка «Похороны в море» («Суйсо моногатари», 1951) был прохладно встречен критикой. Только гениальный прозаик Мисима Юкио дал стихам Цукамото высокую оценку, утверждая, что автор сумел возродить ту эстетическую восприимчивость и тонкость вкуса, которую большинство поэтов растеряло в сумятице послевоенных реформ. Как и предсказывал Мисима, вскоре начинающий литератор добился широкого признания сначала в качестве поэта танка, чьи произведения стали эталоном новаторского эстетизма, а затем и в качестве автора яркой исторической прозы.
Цукамото Кунио окончил университет с намерением заниматься бизнесом и торговлей, но вскоре стало ясно, что его интересы лежат в сфере поэзии, каллиграфии и музыки. Во время войны он был мобилизован и служил на флоте. Опыт тех лет привил поэту стойкое отвращение к насилию и заставил задуматься о судьбах гуманистических учений в истории человечества. В дальнейшем он писал романы о Леонардо Да Винчи, Иисусе Христе, японском императоре Готоба и других великих деятелях прошлого.
Важное направление деятельности Цукамото Кунио представлено в его критических статьях о современной поэзии и фундаментальном литературоведческом исследовании творчества Сайто Мокити, которого он боготворил.
Стихи Цукамото Кунио весьма условно подпадают под категорию танка и при ближайшем рассмотрении не обнаруживают никакого влияния концепций «Арараги». Многие из них близки к модернистским «краткостишиям» с элементом сюрреалистического гротеска, сохраняя при этом традиционный ритмический рисунок, но вне логических связей. Поэт в своих программных требованиях настаивал на «реализме души», который проявляется в импульсивном озарении, случайном образе:
Руки, срывающие розу.
Руки, сжимающие ружье.
Руки, ласкающие любимых.
Руки... Руки — словно стрелки на циферблате,
что показывают двадцать пять часов...
Иные миниатюры с налетом цинического скепсиса содержат сильный эротический компонент:
дзюсин-но ёна
онна ни ё о
акэру мадэ
экидзё-но
каяку цумэики
Женщина —
словно ствол ружья.
До рассвета
забиваю в него
жидкий порох...
Большинство стихов Цукамото Кунио — образчики самобытного экспрессионизма, выделяющего броские детали урбанистического пейзажа и создающие калейдоскоп странных, порой пугающих образов:
окудзё-но
дзюэн ёри тика
сакаба мадэ
куроки суйдокан
цуранукэри
От маленького зверинца
на крыше дома
до бара в подвальном этаже
черная труба водопровода
пронизала здание насквозь...
***
Летний денек
в стране на грани развала.
Из асфальта
торчит блестящая шляпка
случайного гвоздя...
Многие из созданных Цукамото Кунио опусов представляют собой такой же модернистский вызов истеблишменту, как и гэндайси Амадзава Тайдзиро или Симаока Син того же периода. Смысл отступает в них далеко на задний план, остается бессмысленный, но многозначительный образ, за которым угадывается сам автор в картинной позе:
Кокуто га
сини сироганэ но
ками соёги
сакарэси сакэ-но
ники ни фуру юки
Кокто умер.
Седая шевелюра
шелестит на ветру.
падает снег
на распластанную тушку горбуши...
Хотя Мисима Юкио и заявил, что поэт «возродил жанр, близкий к вымиранию», правильнее было бы сказать, что Цукамото Кунио произвел вивисекцию жанра, изъяв из своих танка последние остатки гармонии.
КИМАТА ОСАМУ
Один из лучших лириков двадцатого века Кимата Осаму (1906–1983) оставил след в истории литературы Новейшего времени не только многочисленными сборниками стихов, но и рядом фундаментальных работ, обобщивших достижения поэзии танка за последние сто лет. Его исследования в области становления и развития современных школ танка прослеживают эволюцию древнего жанра с периода Мэйдзи до конца периода Сёва.
Кимата Осаму, окончив педагогический институт в Токио и став преподавателем высших женских курсов, со студенческой скамьи начал сочинять киндайси и танка. Его ранние стихи печатались в журнале «Ака тори» («Красная птица»), редактором которого был Китахара Хакусю. Уже на правах ученика Хакусю в 1935 году Осаму вместе с мэтром входит в редколлегию поэтического журнала «Тама» (название местности неподалеку от Токио) и становится инициатором оригинального направления в танка, которое стремилось к созданию «обновленного стиля сокровенного смысла» (киндай-но югэн тай), отталкиваясь от концепции югэн в антологии «Синкокинвакасю».
В конце тридцатых годов Осаму подолжает писать киндайси и танка, публикуя преимущественно стихи нетрадиционных форм в жанре гуманистической лирики природы. Его первый сборник танка «Высокое стремление» («Коси», 1942) проходит почти незамеченным, но после войны, в годы хаоса и разрухи, реалистическая лирика Кимата Осаму, отмеченная строгостью формы, эмоциональной сдержанностью и мужественной простотой, быстро завоевывает сердца читателей. Уже сборник 1948 года «Хроника зимы» («Торэки»), подводивший итог канувшей в прошлое эпохе иллюзий и разочарований, был оценен как важное событие в мире танка. За ним последовали новые книги: «Речи опавших листьев» («Отиба-но сё», 1955), «Позовешь — откликнется эхо» («Ёбэ ба кодама», 1964) и многие другие.
После распада журнала «Тама», служившего почти двадцать лет бастионом серьезной поэзии в море изменчивой литературной моды, Кимата Осаму встал во главе журнала «Кэйсэй» («Созидание»), продолжая много работать над классификацией и систематизацией современных танка. В число его наиболее известных историко-литературных и поэтологических исследований входят монументальные труды «История танка эпохи Мэйдзи», «История танка эпохи Тайсё» и «История танка эпохи Сёва».
Стихи Кимата Осаму, содержащие конкретные приметы места и времени, стали летописью прожитой жизни, по страницам которой легко восстановить основные этапы биографии поэта:
дзэраниуму
ака бэни то хана-но
саку соно ни
нацу ки даигаку-но
хиру-но бэру нару
Летний денек
в саду при университете,
где расцвели
красный шафран с геранью
в полдень слышен звонок — к обеду...
***
ивасэ но я
фую ва миюки-но
уэ ватару
сиросаги-но мурэ о
мицуцу коморину
В хижине затворясь,
смотрю, как вдали над снегами
стая цапель летит —
белоснежная птичья стая
в зимний день над равниной Ивасэ...
***
ёва ни нокорэру
гэнко мотитэ
нэсидзумару
мити о юку
посуто-но ару токоро мадэ
Поздно ночью
бреду по спящей дороге —
рукописи остаток в конверте
несу туда,
где стоит почтовый ящик...
Хотя среди многочисленных произведений поэта, нередко отступающих от классической схемы танка, можно встретить и пейзажные скетчи, и философские раздумья, и песни скорби, преобладает в них все же спокойная повествовательная тональность, воплощенная в реалистических образах. Именно этой простотой темы и экзистенциальностью звучания поэзия Кимата Осаму близка современному читателю, не расположенному ни к страстным излияниям, ни к философскому дискурсу.
нэбусоку ни
хито ё окуран
садамэ томо
хокори о фукэри
ёва но цукуэ ни
Знать, в бессонных ночах
вся жизнь и пройдет потихоньку —
что ж, таков мой удел.
Стол в полночный час для чего-то
протираю снова от пыли...
(продолжение следует)
Печатается с любезного разрешения автора и издательства «Гиперион» по тексту книги «История новой японской поэзии» в 4 тт. СПб., «Гиперион», 2007.
Постоянный адрес этого материала в сети интернет –
http://ru-jp.org/dolin_11.htm
Постоянный адрес следующего отрывка –
http://ru-jp.org/dolin_12.htm
Постоянный адрес первой страницы книги
http://ru-jp.org/dolin.htm
##### ####### #####
OKNO V YAPONIYU 2007.03.29 / DOLIN_11
http://ru-jp.org
ru-jp@nm.ru
##### ####### #####
|
|